Sobesednik.ru побеседовал с правозащитницей Мариной Литвинович о её конфликте с Публичной наблюдательной комиссией (ОНК) города Москва (её желают исключить по обвинению в предании гласности данных следствия в отношении Любови Соболь. – Прим. Sobesednik.ru), намерении выдвигаться в связи с этим в Государственную Думу, особенностях правозащитной работы с МВД, ФСИН, психиатрическими учреждениями – и вызнал кое-что любознательное.
– Марина Алексеевна, в своём Фэйсбук вы сообщили, что осознанно идёте на обострение конфликтной ситуации с ОНК города Москва, которая хочет исключить вас из собственного состава, и поэтому готовы выдвигаться в Государственную Думу. Почему ухудшение положения дел на данный момент вам – единственное решение, и другого выхода нет?
– Самый плохой для меня вариант – это если меня стремительно исключают из ОНК, и на данном всё завершится: я не смогу ходить по СИЗО и защищать людей. Моя деятельность, сплетенная с пребыванием людей в местах заключения, будет приостановлена. И меня данный вариант совсем не устраивает.
Потому я и говорю, что если не останусь в ОНК, то пойду защищать права заключённых в Муниципальную Думу.
– Какая борьба идет снутри ОНК относительно вас? Кто вас поддерживает, а кто, напротив, занимает обратную сторону?
– За меня вступились те члены ОНК, которые известны как общественники и репортеры. Они повсевременно посещают вместе со мной СИЗО и защищают людей. Это Ева Меркачёва, популярная правозащитница Любовь Волкова. К несчастью, заслуги в области правозащиты людей, которые выступили против меня, неопознаны. Они выступили, мне кажется, со организованной позицией.
– Вы бы могли как-то прояснить нашим читателям фигуру заместитель руководителя ОНК Николая Зуева, написавш?? на вас обращение? В Сети господин Зуев отметился лишь туманным комментарием про то, куда перевезут Алексея Навального, и призывами посещать с проверкой линейные полицейского участка в метрополитене. Почему конкретно он написал на вас обращение, кто за ним может стоять?
– Я с ним фактически не знакома, мы виделись с ним от силы 5 раз на собраниях ОНК. Мы с ним не знакомы биографию. Однако как бы его предшествующая деятельность как-то связана с работой в личном охранном предприятии. Он никогда ничего не говорил о для себя.
– Ответственный глава пресс-службы ОНК Алексей Мельников сообщил «Открытым медиа», что, кроме вашей личности, запланировано исключение ещё трёх членов ОНК, которые не прогуливаются по СИЗО и не принимают участие в работе комиссии. Вы понимаете, кто это? Либо сможете представить, кто попадёт под удар после вас?
– Мне не известно, о ком непосредственно идёт речь, но это совсем иная положение дел. Если какие-то люди не прогуливаются по СИЗО – означает, они не делают обязанности члена ОНК. В законе заявляется, что это повод к их исключению.
Мне же предъявили, что я предала гласности данные подготовительного следствия над Любовью Соболь. Однако это, во-1-х, никем не подтверждено. А во-2-х, это не является предпосылкой исключения из ОНК.
Меня пробуют исключить неправовым методом, а кого-либо, может быть, за то, что он не делает работу члена ОНК. Это совсем различные истории, которые нельзя соединять.
– Как я понимаю, вы на публике озвучили слова Любови Соболь, произнесенные для вас лично, когда вы посещали её в СИЗО, и ОНК восприняла это как обнародование материалов следствия?
– Я посетила её в декабре месяце в изоляторе на Петровке. И она поведала мне о следственных действиях, которые происходили с ней ночью, что является нарушением закона. Ночью не должны проводиться обыски, допросы, очные ставки. И я перечислила те процессуальные мероприятия, бывш?? произведены в её отношении.
Если б я как-то случаем озвучила данные подготовительного следствия, мне в этот же день сотрудник следственных органов был должен бы предъявить обязательство о неразглашении, которое я обязана была подписать. Однако с декабря месяца меня никто не нашёл и ничего мне не предъявил. Из чего следует заключение, что никаких данных подготовительного следствия я не разглашала.
Однако даже если б всё это случилось и сотрудник следственных органов взял с меня расписку, это в соответствии с законодательством не являлось бы причиной для исключения из ОНК. Тут сходу два нарушения со стороны ОНК, которая отдала свой голос за начало процедуры моего исключения.
– На самом деле вы озвучили не тайну следствия, а данные о нелегально проведённом ночном допросе Любови Соболь?
– Да, были проведены деяния, которые не должны были проводиться ночью, и человек мне как общественнику на это посетовал. И я в точности передала его речь.
– Ещё МВД, как понятно, было недовольно вашей правозащитной активностью в спецприёмнике на Сахарова?
– Я провела там чрезвычайно много часов, побеседовала с 212 задержанными. По каждому обращению и жалобе я добивалась от управления спецприёмника поправить положение дел в соответствии с законодательством. Это добивалось особенного напряжения от управления спецприёмника и управления МВД. Естественно, им не нравилась моя активность.
Во время проверки мне высказывали, что я мешаю им работать. Однако у них не было легитимных оснований меня останавливать, не открыть мне дверь какой-то камеры, запретить мне разговаривать с арестованными.
Они злятся, когда я указываю им на нарушения закона.
– В беседе МБХ вы рассказывали, что у ОНК специальные отношения с МВД, всё время какие-то трудности, в отличие от Федеральной службы исполнения наказаний.
– У членов ОНК сложились отличные отношения с московским УФСИН. Они правильно реагируют на наши просьбы и предложения. Однако выстроить подобные отношения с московским УМВД не получилось.
Мы большое количество раз просили устроить заседание по текущим трудностям, которые в особенности ухудшилась после последних демонстраций. Мы с моим сотрудником из ОНК Борисом Клином достигнули, чтоб в спецприёмнике № 2 возникли двери на туалетах. До того на виду у всей камеры люди справляли свои необходимости, как в детсаду.
Кроме того мы достигнули, чтоб задержанным на 15, 20, 30 суток выдавали обычное хлопчатобумажное спальное бельё, но не тоненькие простынки, как в поликлиниках.
Ещё одна трудность – у нас нет обычного контакта с администрацией Федеральной службы исполнения наказаний. С 2-мя московскими СИЗО, подчиняющимися ФСИН Рф – «Лефортово» и СИЗО №1, популярном как «Кремлёвский централ», у нас нет контакта.
– Ещё перед конфликтом с ОНК у вас был проект, который связан с психбольницами. Как дела обстоят там?
– Данный проект продолжается. Я успела посетить 4 психбольницы. Это новая сфера для ОНК. Там остальные нормативные документы и иной подход, есть чему обучаться. Бытовые условия там больше-наименее, трудности в другом.
Право на прогулки, обязательно соблюдаемое в столичных СИЗО, в психиатрических больницах соблюдается еще ужаснее, практически в каждой поликлинике есть люди, не гулявшие один либо несколько месяцев. Личного места фактически нет, кровати стоят чрезвычайно скученно.
Туалеты… стоят в ряд 4 унитаза без перегородок. Для населения с психологическими трудностями, я считаю, это в особенности оскорбительно.
Докторы сообщают, что это из суждений безопасности, но здесь дилемму в действительности можно решить по другому, нужно просто об этом позаботиться.
– Если вы пойдёте в Государственную Думу, то от какой партии будете выдвигаться, с какими политиками взаимодействовать, какие проекты законов продвигать?
– Если положение дел пойдёт по такому руслу, мне нужно будет решить, выдвигаться от кого-либо либо без помощи других… Поглядим.
У меня есть много мыслях улучшения системы выполнения наказаний, мест подготовительного содержания людей, психбольниц. А основная мысль – гуманизация.
Наша государство просит женской руки и дамского взора, нужно снижать уровень злости.
Необходима гуманизация во всех сферах, про которых я рассказывала. Система стала работать чрезвычайно безжалостно, потому мой основной девиз – «За гуманизм!»
Николай Васильев.
